Когда Мари очнулась после
глубокого забытья, она увидела, что
лежит у себя в постельке, а сквозь
замерзшие окна в комнату светит
яркое, искрящееся солнце.
У самой ее постели сидел чужой
человек, в котором она, однако, скоро
узнала хирурга Вендельштерна. Он
сказал вполголоса:
- Наконец-то она очнулась...
Тогда подошла мама и посмотрела
на нее испуганным, пытливым
взглядом.
- Ах, милая мамочка, - пролепетала
Мари, - скажи: противные мыши
убрались наконец и славный
Щелкунчик спасен?
- Полно вздор болтать, милая
Марихен! - возразила мать. - Ну на что
мышам твой Щелкунчик? А вот ты,
нехорошая девочка, до смерти
напугала нас. Так всегда бывает,
когда дети своевольничают и не
слушаются родителей. Ты вчера до
поздней ночи заигралась в куклы,
потом задремала, и, верно, тебя
напугала случайно прошмыгнувшая
мышка: ведь вообще-то мышей у нас не
водится. Словом, ты расшибла локтем
стекло в шкафу и поранила себе руку.
Хорошо еще, что ты не порезала
стеклом вену! Господин Вендельштерн,
который вынимал у тебя из раны
застрявшие там осколки, говорит, что
ты на всю жизнь осталась бы калекой
и могла бы даже истечь кровью. Слава
богу, я проснулась в полночь,
увидела, что тебя все еще нет в
спальне, и пошла в гостиную. Ты без
сознания лежала на полу у шкафа, вся
в крови. Я сама со страху чуть не
потеряла сознание. Ты лежала на полу,
а вокруг были разбросаны оловянные
солдатики Фрица, разные куклы и
пряничные человечки. Щелкунчика ты
держала в левой руке, из которой
сочилась кровь, а неподалеку
валялась твоя туфелька...
- Ах, мамочка, мамочка! - перебила
ее Мари. - Ведь это же были следы
великой битвы между куклами и
мышами! Оттого-то я так испугалась,
что мыши хотели забрать в плен
бедного Щелкунчика, командовавшего
кукольным войском. Тогда я швырнула
туфлей в мышей, а что было дальше, не
знаю.
Доктор Вендельштерн подмигнул
матери, и та очень ласково стала
уговаривать Мари:
- Полно, полно, милая моя детка,
успокойся! Мыши все убежали, а
Щелкунчик стоит за стеклом в шкафу
целый и невредимый.
Тут в спальню вошел советник
медицины и завел долгий разговор с
хирургом Вендельштерном, потом он
пощупал у Мари пульс, и она слышала,
что они говорили о горячке,
вызванной раной.
Несколько дней ей пришлось
лежать в постели и глотать
лекарство, хотя, если не считать
боли в локте, она почти не
чувствовала недомогания. Она знала,
что милый Щелкунчик вышел из битвы
целым и невредимым, и по временам ей,
как сквозь сон, чудилось, будто он
очень явственным, хотя и
чрезвычайно печальным голосом
говорит ей:
- Мари, прекрасная дама, многим я
вам обязан, но вы можете сделать для
меня еще больше.
Мари тщетно раздумывала, что бы
это могло быть, но ничего не
приходило ей в голову. Играть по-настоящему
она не могла из-за больной руки, а
если бралась за чтение или
принималась перелистывать книжки с
картинками, у нее рябило в глазах,
так что приходилось отказываться от
этого занятия. Поэтому время
тянулось для нее бесконечно долго, и
Мари едва могла дождаться сумерек,
когда мать садилась у ее кроватки и
читала и рассказывала всякие
чудесные истории.
Вот и сейчас мать как раз кончила
занимательную сказку про принца
Факардина, как вдруг открылась
дверь и вошел крестный
Дроссельмейер.
- Ну-ка, дайте мне поглядеть на
нашу бедную раненую Мари, - сказал он
Как только Мари увидела
крестного в обычном желтом сюртуке,
у нее перед глазами со всей живостью
всплыла та ночь, когда Щелкунчик
потерпел поражение в битве с мышами,
и она невольно крикнула старшему
советнику суда:
- О крестный, как ты гадко
поступил! Я отлично видела, как ты
сидел на часах и свесил на них свои
крылья, чтобы часы били потише и не
спугнули мышей. Я отлично слышала,
как ты позвал Мышиного Короля.
Почему ты не поспешил на помощь
Щелкунчику, почему ты не поспешил на
помощь мне, гадкий крестный? Во всем
ты один виноват. Из-за тебя я
порезала руку и теперь должна
лежать больная в постели!
Мать в страхе спросила:
- Что с тобой, дорогая Мари?
Но крестный скорчил странную
мину и заговорил трескучим,
монотонным голосом:
- Ходит маятник со скрипом.
Меньше стука - вот в чем штука. Трик-и-трак!
Всегда и впредь должен маятник
скрипеть, песни петь. А когда
пробьет звонок- бим-и-бом! - подходит
срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют
часы и в срок и кстати, на погибель
мышьей рати, а потом слетит сова. Раз-и-два
и раз-и-два! Бьют часы, коль срок им
выпал. Ходит маятник со скрипом.
Меньше стука - вот в чем штука. Тик-и-так
и трик-и-трак!
Мари широко открытыми глазами
уставилась на крестного, потому что
он казался совсем другим и гораздо
более уродливым, чем обычно, а
правой рукой он махал взад и вперед,
будто паяц, которого дергают за
веревочку. Она бы очень испугалась,
если бы тут не было матери и если бы
Фриц, прошмыгнувший в спальню, не
прервал крестного громким смехом.
- Ах, крестный Дроссельмейер, -
воскликнул Фриц, - сегодня ты опять
такой потешный! Ты кривляешься
совсем как мой паяц, которого я
давно уже зашвырнул за печку.
Мать по-прежнему была очень
серьезна и сказала:
- Дорогой господин старший
советник, что за странная шутка? Что
вы имеете в виду?
- Господи боже мой, - ответил
Дроссельмейер, смеясь, - разве вы
позабыли мою любимую песенку
часовщика? Я всегда пою ее таким
больным, как Мари.
И он быстро подсел к кровати и
сказал:
- Не сердись, что я не выцарапал
Мышиному Королю все четырнадцать
глаз сразу, - этого нельзя было
сделать. А зато я тебя сейчас
порадую.
С этими словами старший советник
суда полез в карман и осторожно
вытащил оттуда - как вы думаете, дети,
что? - Щелкунчика, которому он очень
искусно вставил выпавшие зубки и
вправил больную челюсть.
Мари громко вскрикнула от
радости, а мать сказала, улыбаясь:
- Вот видишь, как заботится
крестный о твоем Щелкунчике...
